brinmax

Маргинальность как понятие. Методологические перспективы в историческом исследовании Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Вестник Томского государственного университета. 2013. № 375. С. 97-101

УДК 930

Н.А. Сайнаков

МАРГИНАЛЬНОСТЬ КАК ПОНЯТИЕ. МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ

В ИСТОРИЧЕСКОМ ИССЛЕДОВАНИИ

Рассматривается проблема использования понятия маргинальности в исторической науке. Дается обзор появления понятия мар-гинальности в социальных науках, оценка его сегодняшней методологической состоятельности. Подвергаются критике понятия «структурной» и «объективной» маргинальности. Отталкиваясь от психологических переживаний индивида, маргинальность определяется как кризисное состояние неуверенности, неопределенности или самоопределения человека. В связи с этим определением предлагается перейти к типологизации исторических личностей или социальных групп, что даст возможность новых, актуальных интерпретаций мотивации и поведения маргиналов, причин формирования и распада маргинальных групп.

Ключевые слова: маргинальность; маргинальная культура; культурный конфликт; психологический кризис; историография.

Понятие маргинальности, родившееся в 20-х гг. XX в. в американской социологии, уже более 80 лет не только сохраняет своё значение в этой науке, но и становится предметом внимания философов, культурологов, экономистов и искусствоведов. В последние десятилетия интерес к феномену маргинальности за рубежом несколько спал; у нас в стране, судя по многочисленным исследованиям, он только продолжает разрастаться. Маргинальность сегодня, по всей видимости, становится не только распространённым явлением, но и фактором массового сознания. Об этом говорит стремительный рост употребления термина в последние годы. В 2001 г. в поисковой системе Google находилось более 1 200 русскоязычных ссылок на страницы, где он употребляется. В начале 2012 г. таких ссылок 78 500, в начале 2013 г. — уже 105 000.

В отечественной историографии, несмотря на всё более распространяющиеся междисциплинарные подходы, использование понятия более чем скромно, а при отсутствии разработанности самой проблемы, ещё и малокритично. Между тем историкам трудно ответить на вопрос, насколько понятие маргинальности может быть применимо к прошлому, использовано исследователями и есть ли у него методологический потенциал. С одной стороны, понятие маргинальности, возникшее в ХХ в. и предназначенное для обозначения актуального на тот момент явления, должно применяться к более ранним историческим периодам осторожно, чтобы не стать инструментом модернизации истории. С другой стороны, являясь продуктом осмысления настоящего, понятие маргинальности не может не быть инструментом познания прошлого. Так же было и с другими актуальными понятиями. Можно найти или не найти «капитализм» в античном мире, однако обойтись без сравнения и сопоставления античной экономики с капитализмом практически невозможно. Поэтому маргиналь-ность и маргиналов можно и нужно искать в обществах прошлого. Другое дело, что сделать это корректно возможно только через осмысление самого понятия, которое отнюдь не является простым.

Появление понятия «маргинальность» (от лат.

margo — край, граница) восходит к деятельности чикагской школы социологии в 30-е гг. XX в. Оно было введено Р. Парком для характеристики состояния мигрантов в американском обществе и связано с пространственной мобильностью [1]. Но несмотря на то, что Парк был социологом, в основу его концепции легли соци-

опсихологические аспекты социализации, что характеризовало общую научную атмосферу того времени. Работы З. Фрейда и других психоаналитиков оказали глубокое влияние на социологов, чья наука еще не прошла процесс социализации и самоутверждения. Большое влияние на Парка оказала и социология Г. Зиммеля. Ее особенностью был психологизм, переживание, интерпретация фрагментарного мира, растворение фиксированных содержаний в терминах внутреннего душевного опыта [2. С. 13]. Главное, что, по Парку, определяет природу маргинального человека, — чувство моральной дихотомии, раздвоения и конфликта, когда старые привычки отброшены, а новые еще не сформированы. Это состояние связано с периодом переезда, перехода, определяемого как кризис. Маргинальный человек выступает как «побочный продукт» социального процесса аккультурации [3. С. 10].

Э. Стоунквист, последователь Парка, описывает маргинальное положение социального субъекта, участвующего в культурном конфликте и находящегося «между двух огней». Такой индивид находится на краю каждой из культур, но не принадлежит ни одной из них. Стоунквист полагал, что процесс адаптации может привести к формированию личности с новыми свойствами [Там же].

Итак, первоначально проблемой маргинальности был культурный конфликт, влияющий на психическое состояние человека. Дальнейшее развитие американской социологической мысли относительно понятия привело к расширению круга описываемых случаев маргинальности. В связи с этим появляются новые подходы, маргинальность выходит из чисто культурного аспекта, все более смещается в область социального. Немаловажной причиной такого изменения стало бурное развитие социологической науки в послевоенной Европе и Америке. Сменяя историю в роли «учительницы жизни», социология становится наукой о социальной структуре общества. Распространяется мнение, что выявление такой структуры, правил социального взаимодействия способно не только дать четкое знание о происходящих в обществе процессах, но и позволит прогнозировать эти процессы. Маргинальность начинает рассматриваться и как продукт социальной мобильности, и как особый статус [4]. Постепенно социально-психологические особенности маргинальной личности отходят на задний план, все большее значение приобретает парадигма, выросшая из учения

К. Маркса и философии структуралистов. Основным в американской, латиноамериканской и, особенно, западно-европейской социологии становится подход в изучении маргинальности в связи с «объективными социальными условиями», с уклоном в сторону изучения этих условий и социальных причин маргинализации.

Внимание общества к социальному, самоутверждение социологической науки привели к появлению множества концепций, по-разному структурирующих социальный мир и, соответственно, определяющих маргинальность. Призыв к изучению «реальных социальных структур» привел к доминированию марги-нальности «по определению». То есть маргиналами стали называть тех, кто «реально» находился в маргинальной позиции, крайнем или пограничном состоянии. Эта «реальность» основывалась либо на представлении общества о себе самом, либо на представлении об обществе социологов. Однако ни в обществе, ни среди ученых никогда не существовало единых представлений и единой картины мира. И хотя концепции социологов, доведенные до массового сознания, могли обретать реальность, все они не выдерживали проверки временем, не давали достаточно объективных критериев маргинальности. Если же принять во внимание, что повышение мобильности общества, информационные технологии и распад социальной однородности ведут к ризомности, атомизации социальной жизни, то марги-нальность «по определению» становится просто всеохватывающей. В итоге стали раздаваться голоса как в пользу того, что маргинальность в современном обществе исчезает [б. С. 146], так и в пользу того, что все общество становится маргинальным. Интересен тот факт, что в последние десятилетия XX в., когда на Западе и в Америке наблюдалась определенная стабилизация общественной жизни, интерес к понятию марги-нальности перемещается в страны третьего мира. Можно сказать, что расплывшееся понятие маргиналь-ности перестает быть базой серьезного теоретизирования, превратившись в образ стереотипного мышления. В России первые упоминания о маргинальности относятся к 60-м гг., когда был переведен труд американского психолога Т. Шибутани [6]. Кроме того, марги-нальность фигурирует во многих реферативных журналах, освещающих буржуазные социологические концепции [7, 8].

С приходом перестройки, в условиях поиска объяснения новой социальной ситуации и при остром дефиците иностранной литературы, содержание этих реферативных журналов актуализируется, появляются новые обзоры. Более востребованным становится и понятие маргинальности. Изначально за модель была взята «структурная маргинальность», или «маргинальность по определению», так характерная для западно-европейской социологии. Но если на Западе послевоенные кризисы затрагивали лишь отдельные слои населения, то уже сама ситуация полного, системного кризиса заставляла по-новому осмыслять понятие, возвращаться к заложенным еще Парком возможностям анализа кризисных явлений.

В результате работы множества публицистов и социологов стала вырисовываться концепция, смысловым центром которой становится «образ переходности,

промежуточности» в социальной структуре. Маргинализация признается широкомасштабным процессом, имеющим тяжелые последствия для широких масс населения, но и являющимся ресурсом для социального обновления [3. С. 44-45]. Интересно отметить, что при всех этих позитивных тенденциях исследователи так и не смогли выработать более определенного взгляда на то, чем является маргинальность. Вместо попыток установления смыслового, категориального ядра понятия наблюдается дробление феномена, например, на культурную, структурную и маргинальность социальной роли. Процессы маргинализации рассматриваются в разных измерениях, например экономическом, политическом и социальном [9].

Активному смешению понятия способствовал не только перенос его из социологии в другие науки, но и специфика его восприятия на инокультурных почвах. Так, довольно специфично понятие маргинальности в массовом и научном сознании французов. Существительное маргинал, как отмечает Арлет Фарж, появилось во Франции лишь в 1972 г.: «Маргиналами стали называть тех, кто либо сам отвергает общество, либо оказывается им отвергнутым» [5. С. 143]. Во главу угла определения исследователь ставит, прежде всего, политические мотивы, конфликт с общепринятыми нормами, общественным строем, столкновение с окружающим миром. В XIX в., пишет он, окончательно утвердилось положение, при котором с увеличением числа случаев, квалифицируемых законом как противоправное поведение, возрастает и число лиц, объявляемых опасными, подвергаемых остракизму. Уход в маргинальность, по его мнению, «предполагает два совершенно различных маршрута: либо разрыв всех традиционных связей и создание своего собственного, совершенно иного мира; либо постепенное вытеснение (или насильственный выброс) за пределы законности» [Там же. С. 144].

Интересно, что для французского учёного марги-нальность — практически всегда продукт целенаправленной деятельности общества по отторжению «вредных» элементов, для подкрепления собственного «нормального» мира. Претерпевает эволюцию только отношение к маргиналам, реакция общества на страх перед чуждым. Само же явление, как можно сделать вывод, оставалось неизменным. Теперь же «…отверженность выступает как продукт распада общества, поражённого кризисом. Слово “маргинал” постепенно выходит из употребления…» [5. С. 146]. Причину этого исследователь видит в том, что превращение в маргинала больше не зависит от личного или общественного выбора. «Маргинал отныне не какой-то чужак или прокажённый. Он схож со всеми, идентичен им и в то же время он калека среди себе подобных» [Там же].

Таким образом, наличие устойчивого понятия мар-гинальности в массовом сознании и реалии современности порождают неопределённость, неприятие термина «маргинальность» во Франции. Напротив, в индийском обществе маргинальными считаются многие общественные движения. Маргиналы там не просто «социокультурные отщепенцы», как выразился Е. Рашковский [5. С. 148], но и те, кто ищет пути нравственного и общественного служения своей стране.

Возможность маргиналов послужить делу обновления, привнесения новаций в социум отмечается многими исследователями. Но можно заметить, что эта роль во многом зависит от рамок, в которых маргиналы воспринимаются. И большое значение здесь играет профессиональная субъективность восприятия. Случается, что представителями культурной маргинальности называются прежде всего «мигранты, люди, вступившие в смешанные браки, представители старшего поколения с “молодой душой” и взглядами, женщины — матери с ориентацией на профессиональную карьеру, бисексуалы и т.д.» [10. С. 11]. Характерны и логические противоречия, когда, определяя маргиналов как находящихся на «обочинах» господствующих норм, исследователь пишет, что «маргинальный статус стал в современном мире не столько исключением, сколько нормой (выделено мной. — Н.С.) существования миллионов и миллионов людей» [5. С. 147].

Сейчас уже становится ясно, что для предотвращения подобных несообразностей необходим поиск смыслового ядра маргинальности, способного конкретизировать применение понятия в исторической перспективе. Чтобы сделать это, на наш взгляд, необходимо отказаться от «структурной» и «объективной» маргиналь-ности как необъективной, в том смысле, что схематическое структурирование реальности не может дать четких критериев в определении феномена. Что же может стать такими критериями?

Когда Парк, в свое время, формулировал понятие маргинального человека, он обращал внимание на его психологическое состояние, выраженное в неуверенности, моральном смятении и т.п. Зачастую такое состояние не является отрефлексированным и вызывает невроз. Эта неуверенность, внутренняя неудовлетворенность может быть одним из критериев маргиналь-ности. Проблемой здесь является сложность выявления такого состояния, особенно если ни опроса, ни психологического обследования нельзя провести. Впрочем, автобиографии, письма и другие личные тексты могут быть достаточно информативными для реконструкции психологического состояния исторической личности.

Другой критерий связан с социальным конструированием реальности, когда индивид обнаруживает, что его представление о себе не совпадает с мнением большинства. Это порождает дистанцию, чуждость, нетипичность по отношению к группе, создает культурное и социальное напряжение. Чаше всего такая дистанция или чуждость рассматриваются через призму нормативного существования.

В определении маргинальности взаимоотношение с нормой играет важную роль. Маргинальность не может существовать совершенно вне нормы, вне контекста, ведь маргинальность, неопределенность всегда существует относительно кого-то или чего-то. Что же мы имеем в виду, говоря о норме? Норма, на наш взгляд, должна также определяться «изнутри». Ведь два разных исследователя (или общественные группы) могут определить норму и того, кто из нее выпадает, по-разному. Ситуацию усугубляет то, что связь марги-нальности с отклонением от нормы не только субъективна, но и не линейна. Сложность и неоднозначность нормативной системы координат хорошо проиллюст-

рировали постмодернисты. Идея децентрации Ж. Деррида, невозможность рассуждать о подлинной маргинальности в рамках бинарной оппозиции, по утверждению М. Фуко, отрицание культурных стереотипов и запретов со стороны маргиналов приводят к тому, что опыт маргинального существования оказывается невозможным вписать внутрь институциональных стратегий [11].

Первоначальное представление о маргинальности укладывалось в рамки бинарных оппозиций «норма-патология» и «центр — периферия». Современные исследования показали ограниченность такого взгляда. Анализ отношения центра и периферии и отказ от такой схемы является переходом к более сложным представлениям о структурах и топологических свойствах реальности.

Другими словами, мы можем говорить о норме определённо только там, где она разрушается и получает достаточную долю неопределённости. В какой-то степени норма — это зафиксированный образ прошлого. Например, для старика норма — это мир его молодости. Таким образом, маргинальное положение можно рассматривать и как нормативную неопределенность. Такая социально выраженная неопределенность нуждается в осмыслении. Ещё Стоунквист отмечал, что маргинал не сразу осознаёт существующий культурный конфликт. Именно рефлексия создает ситуацию, которую можно определить как кризисную. Маргинала не устраивает сложившееся положение вещей, и он отчаянно ищет выход. Ситуация кризиса гораздо более чётко отражает специфику возникновения феномена. Кризис в России накануне революции — яркий тому пример. Нельзя сказать, что накануне революционных событий существовала такая уж серьёзная неопределённость масс в социальном плане, наоборот, классовая принадлежность большинства населения была очень чёткой. Другое дело, что все социальные слои находились в ситуации кризиса и активно пытались найти выход из создавшегося положения. Социальный кризис здесь тесно переплетался с множеством личных культурных конфликтов.

Введение параметра кризиса в определение марги-нальности продуктивно также и тем, что оно предполагает динамику. Это ещё одна важная составляющая в осмыслении маргинальности. Маргинальность ни в коем случае нельзя характеризовать как сколько-нибудь статичное состояние с точки зрения изучаемого индивида. Ведь всякая статика обретает форму, а значит, норму и теряет свою неопределенность. Конечно же, форму нельзя совершенно отделить от содержания. Но формализация во многом лишает состояние кризисности.

Опасность формализации можно проиллюстрировать на простом примере: большинство людей определяют бомжей как маргиналов. И действительно, бомжи демонстрируют маргинальное поведение. Однако психологическое состояние таких людей оказывается разным. Стаж бездомности свыше 6 месяцев приводит к изменениям психики личности. Пребывание в положении бездомного в течение 3-5 лет приводит к таким глубоким личностным изменениям, что процесс ресоциализации крайне затруднен [12; 13. С. 32]. Человек

смиряется со своим состоянием, оно кажется ему «нормальным», защитные механизмы психики уже не нужны. Но человек продолжает демонстрировать маргинальное поведение в силу привычки, в силу того, что это поведение становится для него «нормой».

Другой пример — проститутки. Они рассматриваются как маргиналы и с точки зрения государства, даже когда оно легализирует продажную любовь, и с точки зрения обывателя. Никакой дифференциации здесь не проводится. Между тем сами «жрицы любви» далеко не так однозначно воспринимают своё положение, зачастую считая проституцию нормальным занятием. Как отмечают исследователи петербургской проституции, в конце XIX в. «многие шли в бордели вполне сознательно и, как правило, добровольно» [14. С. 26]. Обитательницами борделей были и полностью безвольные жертвы, и сознательные профессионалки, находящие там защиту, «а главное, чёткий профессионально-социальный статус, что в некоторой степени могло помочь им при желании изменить свою судьбу» [Там же. С. 28].

Резюмируя вышесказанное, можно сделать вывод, что маргинальность может быть следствием определения со стороны общества, пограничности, периферий-ности и множества других причин, но по сути является мировоззренческим явлением, процессом самоопределения, поиска идентичности в момент кризиса, связанного с неопределенностью своего положения, неудовлетворенностью им. Другими словами, маргинальность можно выразить как кризисное состояние неуверенности, неопределенности или самоопределения человека в мире.

Маргинальный человек — человек неуверенный, не удовлетворенный своим положением. В качестве последствий маргинализации социологи называют нарастание негативизма, десоциализацию и атомизацию личности, изменение жизненной ориентации на настоящее, сиюминутное, цинизм, страх жизни, униженность и беспомощность, враждебное и разрушительное поведение. Разные по форме и содержанию, по сути признаки сводятся к защитной реакции, сознательным или подсознательным действиям, направленным на преодоление нестандартной, дискомфортной ситуации. В крайних формах это психические расстройства, самоубийства, бунты и т. д. О страхе и кризисе идентичности как основных причинах многих социальных и личных проблем говорит и американский учёный неоп-сихоаналитической школы Э. Эриксон [15]. В основе его концепции — развитие человека путём постоянного взаимодействия со средой и через последовательные идентификации себя со значимыми и подходящими для него и общества ролями. А «одним из самых активных стимуляторов процесса маргинализации служит страх -перед дьяволом, ересями, болезнями, телесными аномалиями, чужеземцами, а позднее и тунеядством» [5. С. 147].

Итак, предложив такое нетрадиционное понимание маргинальности, необходимо сделать попытку оценки его методологической продуктивности в исследовании прошлого. Хотелось бы начать с того, что в руках историка до сих пор нет удовлетворительного инструмента социально-психологической типологизации ис-

торической личности. Концепции кризиса идентичности, бегства от свободы, социального характера и т.д. дали возможность объяснения внутренних мотивов поведения исторической личности, но социальный контекст этого поведения оказывается слабо затронут. Понятие маргинальности дает возможность посмотреть на личность сквозь призму социального и культурного контекстов независимо от детских переживаний, первичных потребностей и душевного здоровья.

Ярким примером маргинальной личности прошлого можно считать Ивана Грозного. С традиционной точки зрения определить Ивана IV маргиналом невозможно, так как царь воплощает в себе вершину социальной иерархии. Многие предпочтут назвать Грозного сумасшедшим, чем объяснять его специфическое поведение. Однако применение концепции маргинальности позволяет увидеть точки напряжения между обществом и царем не по линии политических и идеологических доктрин или психологических кризисов, а по линии морали, представлений о должном, являющихся основой всяческой социализации. Другими словами, обозначив Ивана Грозного как маргинала, мы можем объяснить учреждение опричнины не через политические мотивы или безумие царя, не через его специфическую религиозность (собственно, специфику религиозности тоже надо объяснять, и хотя такие попытки делаются (Р.Г. Скрынников, А. Л. Юрганов и др.), социальному и психологическому аспектам этой религиозности уделяется недостаточно внимания), а через присущее маргиналам поведение, в котором есть своя логика, свои цели, отличные от тех, что ему приписывали.

Есть основания считать, что целью опричнины было стремление Ивана Грозного добиться признания и любви к нему как к царю, каким бы далеким от идеала он ни был [16]. Методы Ивана IV могут показаться парадоксальными, но ровно до того момента, пока мы не примем во внимание маргинальность царя. Сиюминутность методов, средств и промежуточных целей, страх и неуверенность порождали спонтанное, но вполне логичное поведение, направленное на подавление любых сомнений в его статусе и возможностях. Понятие маргинальности в данном конкретном случае предоставило возможность дать удовлетворительное объяснение поведения Ивана Грозного. Другой аспект применения концепции — группы и сообщества, которые принято называть маргинальными. Историки уже использовали понятие маргинальности по отношению к средневековым нищим [17. С. 294-317]. Есть и работы, объясняющие эволюцию маргинальных (лими-нальных) сообществ [18]. Что же даст историку понятие маргинальности применительно к группам и сообществам?

Первое, на что можно обратить внимание, это то обстоятельство, что изучение различных групп, занимающих особое положение в обществе, методологически плохо обосновано в исторической науке. Если социологи создали целый сонм теорий по поводу субкультурных общностей, протестных движений, промежуточных страт и т.п., то историки чаще довольствуются «межклассовыми прослойками», люмпен-пролетариатом, сектами (если речь идет о религиозной жизни), «восставшими крестьянами» и т.п.

Ещё В. Тернер показал, что разрушение традиционной структуры или выход из неё значительного числа людей создают общность с новыми характеристиками и своей эволюционной логикой. В этом плане разные средневековые группы, например восставшие крестьяне, подвергающиеся давлению этнические группы, старообрядцы в период реформ патриарха Никона и опричники Ивана Грозного, будут иметь нечто общее в плане поведенческих и эволюционных характеристик. Уже обозначение их как маргинальных групп позволяет типологизировать, сравнивать, оценивать их роль в мутации общественной структуры, лучше понимать индивидуальное поведение.

Точки пересечения таких протестных движений, как раскол и крестьянские восстания, отмечались историками уже давно. Однако специфика уравнительных идей и анализ нравственных представлений в среде протестующих масс практически не изучены. Между тем аналогии с такой элитарной общностью, как опричники, показывают, что уравнительные идеи и особенное отношение к нравственности могут быть сущностными характеристиками маргинальных страт и общностей. Если это действительно так, то мы можем увидеть маргинальные сообщества как элемент диалектической борьбы традиции и новации в рамках образа общества, близкого к синергетической пара-

дигме. Борьба хаоса и структуры, лиминальности и коммунитас, традиции и новации, маргинальности и… И вот здесь мы видим то новое, что может дать маргинальность, понимаемая как неопределенность. И опричники, и бунтующие крестьяне, и раскольники на определенном этапе развития своего движения или сообщности не могут определиться в каком-либо качестве. Сторонники Уота Тайлера в Англии продолжают верить, что они верные подданные короля, раскольники мечтают о правильно поставленных епископах, опричники считают, что преданность дороже чести… Но все они сомневаются и ищут способ утвердиться в своей правоте. Нравственность подчеркивается или, наоборот, с ожесточением отвергается, представители группы демонстрируют поведение, похожее на поведение отдельного маргинала. Можно сказать, что появление маргинальной общности, или маргинализация определенного слоя приводит к схожим алгоритмам развития и поведения. Такие общности можно и нужно классифицировать по степени маргинализации, можно рассуждать о скорости инкорпорации в устойчивую структуру, о специфике нравственного выбора. Определенно связь между социокультурной неопределенностью и порождаемыми ею идеями и поведением нуждается в дальнейшем исследовании.

ЛИТЕРАТУРА

1. Park R.E. Human migration and the marginal man // American Journal of Sociology. 1928. Vol. 33, № 6.

2. Ярская-СмирноваЕ.Р. Социокультурный анализ нетипичности. Саратов, 1997.

3. Маргинальность в современной России. Сер. Научные доклады. № 121. М. : Московский общественный научный фонд, 2000.

4. Kerkhoff A.C., McCormick T.C. Marginal status and marginal personality // Social forces. 1955. Vol. 34, № 1.

5. ФаржА. Маргиналы // 50/50 : Опыт словаря нового мышления. М., 1989.

6. Шибутани Т. Социальная психология. М., 1969.

7. Справочное пособие по истории немарксистской западной социологии. М., 1986.

8. Панорама буржуазной социологии XX в. М., 1980.

9. ПоповаИП. Маргинальность и особенности её проявления в современном российском обществе : дис. … канд. социол. наук. М., 1994.

10. Культурология XX в. Энциклопедия. СПб., 1998. Т. 2.

11. Гурин СП. Маргинальная антропология. Саратов, 2000.

12. Арсенихин А. Влияние бедности на развитие индивидуальности и общества // Юристы за гражданское общество. 2010. URL:

http://www.lawcs.ru/doc/articles/Arsenikhin.doc

13. Стивенсон С А. О феномене бездомности // Социологические исследования. 1996. № 8.

14. ЛебинаНБ, ШкаровскийМВ. Проституция в Петербурге (40-е гг. XIX в. — 40-е гг. XX в.). М., 1994.

15. Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис. М., 1996.

16. Сайнаков Н. Опричнина Ивана Грозного глазами тех, кто выжил. Личность царя в контексте опричного времени: историографические и методологические аспекты исследования. LAP Lambert Academic Publishing, 2011.

17. Ястребицкая А.Л. «Низшие социальные слои»: бедность и бедняки // Город в средневековой цивилизации Западной Европы. Т. 2: Жизнь

города и деятельность горожан. М., 1999.

18. Тернер В. Символ и ритуал. М., 1985.

Статья представлена научной редакцией «История» 29 июня 2013 г.

Маргиналы, ставшие основой общества — Ведомости

Слово «волонтер» в российском случае пока не стало общеупотребимым. Напротив, на Украине волонтерство за последние два года превратилось в институт, о котором знают и которому доверяют большинство граждан. Пожалуй, именно в различной роли волонтеров двух стран можно увидеть проявление их все более расходящихся траекторий развития. С одной стороны, это приобретающий абсолютный характер акцент на команды и контроль сверху в российском случае, а с другой – развитие низовых инициатив, идущих от самих граждан.

Волонтерство остается чуждым и непонятным россиянину. Среди наиболее часто встречающихся поисковых запросов с этим словом в рунете ссылки на иные, нероссийские реалии: АТО (официально принятое на Украине название войны в отдельных районах Донецкой и Луганской областей этой страны), «за границей», «в Европу», «Украина», «Беларусь» и «волонтер – это».

Когда в российских осинах заходит речь о волонтерах, возникает ощущение инородности данного социального тела. Волонтеры помогали спортивным чиновникам на Олимпиаде в Сочи и, вероятно, вновь понадобятся во время ожидаемого чемпионата мира по футболу. Но это международные мероприятия и заимствованная опять-таки из-за рубежа модель оптимизации расходов на их проведение.

Волонтерами становятся в некоторых случаях студенты – если того требует специфика программы (например, права человека, сестринское дело или социальная работа). Однако при этом волонтерство обусловлено требованиями образовательного процесса и потому редко происходит по инициативе самих студентов.

Случаи настоящего волонтерства – неоплачиваемой и добровольной помощи тем, кто в ней больше всего нуждается (онкологическим больным, детям-сиротам, людям с ограниченной мобильностью и им подобным), в России присутствуют, но находятся на периферии общественной жизни. Не случайно ни одного упоминания о волонтерах в ежегодных отчетах о жизни российского социума «Левада-центра» не найти. Волонтерство представляет собой в России бесконечно малую величину, невидимую в массовых опросах и игнорируемую общественным сознанием.

Ситуация с волонтерством на Украине до недавнего времени была весьма сходной. О нем слышали немногие, а те волонтерские инициативы, что существовали, зачастую имели зарубежные корни и поддержку от иностранных фондов.

Все радикально изменилось в конце 2013 – начале 2014 г. Волонтерство из экзотики превратилось в массовое движение, один из немногих институтов, которым граждане Украины действительно доверяют. По данным опроса Киевского международного института социологии (июнь 2016 г.), волонтерские организации находятся в тройке социально-политических институтов, пользующихся наибольшим доверием населения, наряду с церковью и вооруженными силами (ЗСУ). Волонтерским организациям, помогающим ЗСУ, полностью доверяет 14,7% респондентов, скорее доверяет 40,6%. Для волонтерских организаций, работающих с вынужденными переселенцами из Крыма и Донбасса, аналогичные цифры составляют 12,9 и 42,8%.

В России, по данным «Левада-центра» за 2015 г., сопоставимым уровнем доверия могут похвастаться только президент, правительство и Государственная дума. На Украине аналогичным социально-политическим институтам доверяют существенно меньше, чем волонтерам.

Получается в некотором смысле зеркальная картина. В одном случае, российском, основой всего и вся являются государственные институты. Доброе дело если когда и делается, то по команде сверху. В случае украинском волонтерство как особое проявление гражданского общества стало самостоятельной и самодостаточной силой, где-то подменяющей государство, где-то его контролирующей и ограничивающей. Гражданское общество, остающееся абстрактным термином из переведенных учебников в России, приобрело вполне реальные формы на Украине. Формы волонтерских инициатив, появляющихся в результате самостоятельного выбора самих граждан.

Поначалу, в 2014 г., волонтеры попросту подменяли несостоятельное на тот момент украинское государство и его институты: армию (отсюда добровольческие батальоны на первом этапе вооруженного конфликта) и систему ее материально-технического снабжения (от обмундирования и питания бойцов до ремонта военной техники и даже разработки новых видов вооружений, например, дронов и компьютерной системы корректировки артиллерийского огня), службу по вопросам чрезвычайных ситуаций (эвакуация людей из зоны боевых действий, подчас под обстрелами) и министерство социальной политики (помощь переселенцам, раненым и другим социально незащищенным группам). Позднее, когда государственные структуры начали предоставлять хотя бы минимальный объем услуг по своему профилю, волонтеры постепенно перешли к выполнению функций контроля и надзора.

В среде волонтеров, которые во многом и обеспечили выживание Украины в 2014–2015 гг., все чаще можно услышать мнение об определенном кризисе движения. Люди стали меньше перечислять деньги на волонтерские инициативы (через руки наиболее известных волонтеров прошли добровольные пожертвования, эквивалентные миллионам долларов), сами волонтеры начали уходить в другие сферы деятельности – бизнес (в том числе по производству тех товаров и услуг, на предоставлении которых они ранее специализировались бескорыстно), политику (в качестве депутатов или их помощников), на государственную службу (как чиновники или их советники) и общественную работу на профессиональной основе (становясь руководителями крупных неправительственных организаций, получающих зарплату и имеющих офис).

Видимо, этот процесс будет продолжаться и дальше. Физически невозможно отдавать всего себя 20 часов в сутки, как это делают наиболее активные волонтеры (автор в этом убедился сам, проведя вечер в компании одного из них), не получая за это ни копейки. Люди элементарно перегорают (а ведь речь идет зачастую о тех, у кого есть семья и дети).

Однако при всех сожалениях относительно неповторимой атмосферы волонтерства на такую эволюцию можно смотреть и с оптимизмом. Всплеск низовой социальной энергии, произошедший на Украине в 2014–2015 гг. и материализовавшийся в волонтерстве, сейчас постепенно находит выход в других формах. Энергия наиболее активной части волонтерства теперь имеет шансы пойти на реформирование изнутри институтов бизнеса (социально ориентированного в результате не принуждения чиновников, а осознанного выбора), государства и неправительственного сектора (который учится жить не только на зарубежные гранты, но прежде всего за счет поддержки населения и национального бизнеса).

В некотором смысле можно провести параллель с возникновением корпораций и местного самоуправления на базе ассоциативных структур переселенцев на первых этапах американской истории. Этот процесс превращения гражданских инициатив в коммерческие и протогосударственные находился в центре внимания экономического историка, нобелевского лауреата Дагласа Норта, например.

Да, этот этап развитые страны Запада прошли пару веков назад. Но для молодой нации, которая до 1991 г. не имела государственности, подобный этап представляется неизбежным. Ожидание того, что его можно перепрыгнуть, в некотором смысле и привело к протестам конца 2013 – начала 2014 г. Большие скачки и в коммунизм, и в капитализм одинаково губительны.

Что же касается России, то, не пройдя аналогичного этапа низовой социальной мобилизации, представляется невозможным переориентировать существующие институты власти и бизнеса с обслуживания интересов элиты на защиту интересов граждан. Гражданское общество не возникает по желанию спонсоров или либерально настроенной интеллигенции. Оно рождается снизу, в том числе через волонтерские инициативы самих граждан.

Автор – ведущий научный сотрудник ЦЭМИ РАН, профессор университета «Мемориал», Канада

Городские маргинализованные сообщества — Strelka Mag

Снобистские комментарии о «саранче» и утренний кофе с мэром — верхушка нарастающего пространственного разделения жителей Москвы. Горожане становятся свидетелями ускоряющегося процесса маргинализации в столице. Strelka Magazine разобрался в том, как происходит городская маргинализация и кто её изучает.

Иллюстрация: Мила Силенина

Древняя римская максима divide et impera — разделяй и властвуй — лучше других описывает существование маргинализованных сообществ. В городах их предпочитают не замечать, вытеснять в неблагополучные окраины, перекрывать им доступ к любым административным ресурсам. Проблемы с маргинализованными сообществами открыто обсуждаются в Европе, но в России об этой теме почти не слышно. Однако, есть и исключения: на Московском урбанистическом форуме она была затронута в рамках дискуссии «Городские конфликты. Исследуя маргинальные сообщества». В ней приняли участие антропологи Михаил Алексеевский и Лука Пальмас, режиссёры Хосе Гонсалес Моранди и Павел Бардин. 

 

Роль городской среды в процессе маргинализации

Организация города, физическая или бытовая, предусматривает определённую степень сакрализации нашей жизни в нём. Многие из предпринимаемых нами каждодневно шагов и действий основаны на ожидании того, что другие участники этого акционистского «танца» будут действовать в рамках нашего представления о нормальном. Кажется, что так упорядочивается хаос организации жизней миллионов горожан. В итоге предсказуемость и понятность поведения каждого становится бесконечно ценной базой спокойной жизни — священным идеалом, Граалем городского образа жизни. Но в городе — «единстве непохожих» — всегда есть «другие», не вписывающиеся в желаемую кем-то картину мира.

С древних времён города наследовали особую организацию пространства, порой прослеживающуюся с большей, порой с меньшей ясностью, но всё так же подчёркивающую существование важных площадей или осей, связанных с властными функциями. В подобной организации выделяются зоны сосредоточения общественных и культурных функций, а также жилых зон: более богатых и более бедных. Пространственная и социальная организации города существуют сообща и меняются крайне редко и под большим давлением. Иными словами: если в городе что-то образовалось, то это надолго.

Существование некоторых установленных порядков и общей урбанистической нормативности подразумевает, что будут и те, кто в такую картину мира не вписывается. К сожалению, подобная инаковость часто перерождается в постепенное пространственное отстранение, исключённость. Такие процессы несут в себе значительную опасность для городской экономики и нормального функционирования общества. Маргинализация и социальная эксклюзия очень различаются от ситуации к ситуации, что сильно ограничивает возможность использования универсального решения представителями городской администрации в тяжёлой ситуации. В этой связи значение исследовательской работы в области социологии и антропологии маргинализации очень велико, ведь именно такая работа даёт шанс определить механизмы возникновения явления в каждом конкретном случае, а также детализировать потребности горожан, оказавшихся в сложной ситуации.

 

Изменчивость исследуемого понятия

Когда речь заходит о подобных исследованиях в городах, то надо признать, что в какой-то мере Россия по отношению ко многим странам Западной Европы находится (или находилась) в относительно выигрышном положении. Приватизация недвижимости после распада Союза закрепила крайне смешанные социально-экономические группы жителей на близких территориях. Это не препятствовало процессам маргинализации, но значительно замедлило какую-либо физическую оторванность,  геттоизацию. Впрочем, как показали нашумевшие события прошлых недель (см. обсуждение в «Афише Daily»), это положительное наследие советского городского развития в России успешно преодолено. Конфликт на Патриарших — совсем не о силе местных сообществ, а о социальном неравенстве, элитаризме и доступе к властным ресурсам у тех, кто решил жить в дорогом районе города. Возможность каких-то жителей завтракать с мэром становится опасной в городском масштабе, когда те начинают присваивать себе город, как это происходит в самом центре, у метро «Маяковская». Тем не менее, в широком смысле, облик и функционирование российских городов в социально-пространственном отношении не претерпели значительных изменений. Частично на недостаток внимания к проблеме исследования маргинализованных групп должны были повлиять и ограничения, существовавшие в отечественной социологии в течение ХХ века. В то же время расцвет исследований маргинализованных групп в Европе и США произошёл более шестидесяти лет назад.

Маргинализация — феномен трудноуловимый, меняющий свои границы и напрямую зависящий от внешних обстоятельств. В ходе своей жизни индивид или некая общность людей может обретать или терять маргинальный статус. Определявшие маргинальность в 1930-е годы социологи Чикагской школы видели её явлением психологическим. По их мнению, маргинальность (то есть «нахождение на краю») возникала как следствие перехода из одной культуры в другую и временной потерянности, характерной для этого процесса. Подобная психологичность из термина к нашему времени уже вымыта, «маргинальность» теперь понимается скорее как исключённость из основных производительных взаимоотношений и/или воспроизводства в социально-культурной среде. Хотя единого определения феномену так и не было дано, но теперь он чаще всего понимается в русле разнообразных неомарксистских теорий. Маргиналами, таким образом и в зависимости от обстоятельств, могут быть совершенно разные категории горожан: дети или старики, иммигранты или представители дискриминируемых этнических групп, люди с физическими недостатками или безработные — условные все, кто с трудом вписывается в абстрактное «нормальное» общество. Нельзя не упомянуть, что сложности, возникающие при попытке определить маргинализованность, также ставят вопрос о том, есть ли за этим термином действительно какое-то одно явление, стоит ли вообще его использовать в научных работах. Однозначного ответа на это нет.

Иллюстрация: Мила Силенина

Последние десятилетия именно иммигранты и сложности, связанные с процессом их интеграции, привлекают внимание исследователей маргинализованных сообществ. Если один из основателей Чикагской школы Роберт Парк в первой половине ХХ века полагал, что маргинальность — следствие временных трудностей с интеграцией в новую культуру, то ХХI век продемонстрировал, с одной стороны, некоторую оптимистичность, а с другой — даже архаичность подобной интерпретации этого явления. Иммиграция стала масштабнее, стал сказываться недостаток подходящих рабочих мест, вызванный упадком индустриальной экономики, и неолиберальный поворот — всё это негативно отразилось на возможностях интеграции иммигрантов. Эти причины, а также ряд промахов в области градостроительной политики послужили катализатором для формирования исключённых из жизни города физически и социально сообществ иммигрантов. Впрочем, те историко-социальные условия, в которых возникала Чикагская школа, редко находят отражение в современных реалиях. В тот момент город был разделён на моноэтнические кварталы, в которых существовали сотни банд (из них 250 только вокруг различных атлетических секций), процветала расовая сегрегация. Такой контекст сам по себе ставит вопрос о том, можно ли до сих пор говорить о маргинализованных сообществах, используя ту же оптику, что и девяносто лет назад? Значительная философско-научная традиция предлагает рассматривать город как пространство сосуществования самых разных людей, «иных». В таком случае любые однокоренные с «маргинальность» определения теряют какую-либо суть, помимо дискриминирующей.

 

Элитаризм и попытки его преодоления

Исследование маргинализованных сообществ зачастую сопряжено со значительными методологическими сложностями. Учёные, представляющие социальные науки, в каждом новом проекте сталкиваются с неизвестным им доселе миром. Исследуемые сообщества могут быть крайне агрессивно настроены по отношению к чужакам. Характерное для многих маргинализованных групп недоверие к внешнему миру только усложняет получение каких-либо данных. В такой ситуации почти невозможно воспользоваться правом на конструирование беспристрастного, объективного, иными словами, отстранённого исследования. С подобными проблемами учёные сталкиваются, к примеру, при исследованиях уличных банд. Использование стандартных методов количественного и качественного исследования в такой ситуации способно вызвать недовольство и гнев у жителей. Кроме того, к исследователям пришло понимание того, что они выступают в совершенно неприемлемой элитарной роли, что рушит надежды на какую бы то ни было возможность адекватной интерпретации результатов. Этот кризис связан с развитием постколониальной теории, оказавшей большое влияние на культурные и социальные исследования. Важнейшим его следствием стал сдвиг в сторону большего вовлечения членов сообществ в ведущуюся работу. Каким бы отлично запланированным и проведённым ни было исследование маргинализованной группы, оторванная интерпретация результатов почти всегда будет осуществлена людьми, которые используют совершенно иную оптику и будут искажать реальность. Фактически, основная идея заключается в том, что понять и объяснить феномен маргинализации способны лишь те, кто в него напрямую вовлечён.

 

Вовлечение как панацея?

Современные исследования направлены как раз на то, чтобы максимально вовлечь индивидов и сообщества в работу, предоставить им инструменты для выражения себя и изменения собственного положения в обществе. В академической традиции это получило наименование Participatory Action Research, или партисипаторное и акционистское исследование. В этой научной традиции воспроизводимость полученных результатов не имеет всеобъемлющей значимости и не является критерием достоверности знания. Экспериментальный дух подобной методологии выражается в том, что роли исследуемых и исследователей значительно размываются, превращая всех их в сотворцов научного проекта. Его исходом является далеко не только научная публикация, но в первую очередь непосредственное влияние на качество жизни маргинализованных групп. Ориентированность на прикладной результат, а также плюралистический подход к получению знаний значительно отличают PAR от всей классической науки.

Хорошим примером подобного подхода является совместная работа «В поисках уважения» (Buscando Respeto) профессора университета Генуи Луки Пальмаса и испанского режиссёра-документалиста Хосе Гонсалеса Моранди, изучавших жизнь уличных банд в разных городах Испании. Это было не просто включённое наблюдение. Результатом работы стал документальный фильм, снятый в том числе и самими молодыми людьми, получавшими за свою работу — как операторскую, так и актёрскую — зарплату. Нельзя не заметить, что использование терминов «маргинализованная группа» или «уличная банда», как и многих иных, в самой своей сути несёт излишний отрицательный заряд, далеко не лучшим или однозначным образом характеризующий исследуемое явление. Научная традиция последних десятилетий оказалась и под значительным влиянием постмодернистской философии, что привело к вопросам о границах объективности в подобных социологических исследованиях. Насколько можно доверять тем работам, которые, отстранившись от феномена и представляющих его людей, готовы делать выводы, интерпретировать и давать оценки? Итогом дискуссии стало расширение пространства дозволенной субъективности в социальных исследованиях и сильный удар по позитивистским традициям.

Иллюстрация: Мила Силенина

Вовлечением исследуемых представителей маргинализованных групп в совместную созидательную активность, результаты которой затем интерпретируются в стенах университетских департаментов, работа не заканчивается. Воспринимая феномен маргинализации всё более в рамках логики марксистских теорий, учёные берут на себя ответственность становиться представителями интересов непривилегированных групп. Важнейшее, чего лишены последние, — институтов воздействия на механизмы принятия решений. Формулируя цели своей научной работы, исследователи могут отталкиваться от задачи повлиять на политику в отношении специфической группы граждан. Само влияние может иметь разный характер: доказательство нецелесообразности проводимой политики, поиск наиболее эффективных и желаемых путей разрешения ситуации, уточнение адресатов проводимой политики. Подобные адвокативные исследования (advocacy research) возможны лишь в развитом пространстве публичной политики. Собственно, как и методы партисипаторного и акционистского исследования, чья эффективность в итоге во многом зависит от общественного эффекта опубликованной работы. Однако не все учёные готовы одинаково радушно принимать результаты исследований, выполняемых в рамках парадигмы action research. По мнению декана факультета социальных наук МВШСЭН (Шанинки) профессора Виктора Вахштайна, возникновение дополнительных целей, помимо чистого познания, внутри исследования моментально выводит последнее за рамки научной деятельности.

 

Российские барьеры

Рассматривая то, как проводятся исследования маргинализованных сообществ сейчас в мире, невозможно не соотносить это с российским опытом. Очевидно, что одним из барьеров для проведения подобных исследований является несовершенство российской политической системы, плохо реагирующей на сигналы снизу, не вступающей в коммуникацию с исследователями и гражданами. В таких условиях устраняется большинство возможностей для ведения адвокативных исследований. С другой стороны, партисипаторные и акционистские исследования достаточно дороги в проведении и нуждаются в готовности общества воспринимать и выслушивать проблемы «иных» — то, с чем в России пока есть сложности. Закон об «иностранных агентах» также ограничил учёных в возможностях получения финансирования на проведение независимых остросоциальных исследований. К сожалению, проблемы маргинализованных сообществ в отечественных городах также заметны очень слабо: играет роль и общий невысокий уровень жизни всего населения, и разобщённость горожан, низкий уровень социального капитала. Это не значит, что подобные исследования не ведутся. Примером тому могут быть работы о сообществах мигрантов, проводимые Центром исследований миграции и этничности РАНХиГС, или Санкт-Петербургским центром девиантологии. Но речи о том, чтобы их исследования влияли на публичную политику или благодаря работе с медиа меняли общественный дискурс, конечно, пока не идёт. Впрочем, это должно будет произойти, и чем раньше, тем лучше.

Социальная роль маргиналов (стр. 1 из 2)

Контрольная работа

на тему:

«Социальная роль маргиналов в формировании социальной структуры»

Волгоград 2004

Содержание

Введение

1. Понятие «маргинальность»

2. Роль маргиналов в формировании социальной структуры российского общества

Заключение

Список литературы

Введение

Понятие маргинальности служит для обозначения пограничности, периферийности или промежуточности по от­ношению к каким либо социальным общностям (национальным, классовым, куль­турным).

Маргинальный человек (от лат.Margo – край) — человек:

— находящийся на границе различных социальных групп, систем, культур; и
— испытывающий влияние их противоречащих друг другу норм, ценностей и т.д.

Маргинал, просто говоря,— «промежуточный» человек. Маргинальность (позднелат. marginalis — находящийся на краю) — социологическое понятие, обозначающее промежуточность, «пограничность» положения человека между какими-либо социальными группами, что накладывает определенный отпечаток на его психику.

Классическая, так сказать, эталонная фигура маргинала — человек, пришедший из села в город в поисках работы: уже не крестьянин, еще не рабочий; нормы деревенской субкультуры уже подорваны, городская субкультура еще не усвоена. Главный признак маргинализации — разрыв социальных связей, причем в «классическом» случае последовательно рвутся экономические, социальные и духовные связи. При включении маргинала в новую социальную общность эти связи в той же последовательности и устанавливаются, причем установление социальных и ду­ховных связей как, правило, сильно отстает от установления связей экономиче­ских. Тот же самый мигрант, став рабочим и приспособившись к новым ус­ловиям, еще длительное время не может слиться с новой средой.

В отличии от «классической» возможна и обратная последовательность маргинализации. Объективно все еще оставаясь в рамках данного класса, человек теряет его субъективные признаки, психологически деклассирует­ся. Ведь деклассирование — понятие прежде всего социально-психологическое, хотя и имеющее под собой экономические причины. Воздействие этих причин не является прямым и немедленным: объективно выброшенный за пределы проле­тариата безработный на Западе не станет люмпеном, пока сохраняет психологию класса и прежде всего его трудовую мораль. У нас в стране нет безработицы, но есть деклассированные представители рабочих, колхозников интеллигенции, управленческого аппарата. В чем их выделяющий признак? Прежде всего— в отсутствии своего рода профессионального кодекса чести. Профессионал не унизится до плохого выполнения своего дела. Даже при отсутствии материальных стимулов настоящий рабочий не сможет работать плохо — скорее он отка­жется работать вообще! Физическая невозможность халтурить отличает кадрово­го рабочего-профессионала (так же как и крестьянина, и интеллигента) от дек­лассированного бракодела и летуна.

В данной работе будет рассмотрена роль маргиналов в формировании социальной структуры общества.

1. Понятие «маргинальность»

Понятия «маргинальность», «маргиналы» пришли из социологии и политологии. Они были введены в науку американским социологом Р. Парком в 1928 г. и использовались сначала для обозначения вполне конкретной этнокультурной ситуации при характеристике «личности на рубеже культур»[1].

Маргинальность в ее типичной форме – это утрата объективной принадлежности к тому или иному классу, сословию, группе без последующего вхождения в другую подобную общность. Главным признаком маргинальности служит разрыв связей (социальных, культурных, поселенческих) с прежней средой. Постепенно значение термина «маргинальность» стало расширяться и ныне оно служит для обозначения пограничности, периферийности или промежуточности по отношению к любым социальным общностям. Классический тип маргинала – вчерашний крестьянин в городе – уже не крестьянин и еще не рабочий. При классическом (позитивном) варианте маргинальность постепенно преодолевается путем включения маргиналов в новую среду и приобретения новых черт. Другой вариант маргинализации (негативный) состоит в том, что состояние переходности и периферийности консервируется и сохраняется надолго, а маргиналы несут в себе черты деклассированного, люмпенского, паразитического поведения. Такого рода маргинальность объявлялась результатом вертикальной мобильности с отрицательным знаком, т.е. последствием перемещений сверху вниз, нисходящей мобильности. Следует также учитывать, что в социологии разработано понятие типов общества: открытые, закрытые и переходного типа. Считается, что в открытых обществах мобильность высокая, и в них преобладает прогрессивное, восходящее движение, а маргинальность носит преходящий, временный характер. В обществах закрытого типа мобильность низка. Наиболее же высоки степень и масштабы мобильности, а, следовательно, и маргинальности, в обществах переходного типа – от закрытого к открытому. В таких обществах на многие годы маргинальность становится одной из базовых характеристик перемещений внутри общества.

Применительно к целям и задачам исторического анализа необходимо учитывать следующие моменты. Во всяком обществе, в том числе и российском, накануне и после революции в силу объективных и субъективных причин существовали и воспроизводились маргинальные группы. Маргинальность может быть естественной и искусственно создаваемой и поддерживаемой. О естественной маргинальности следует говорить применительно к процессам экономического, социального или культурного характера, в силу которых во всяком обществе имеется свое «дно» в виде разорившихся и опустившихся элементов и групп, а также антисоциальных элементов – тех, кого отвергает само общество. Иначе говоря, во всяком обществе, открытом или закрытом, стабильном или переходном имеются периферийные группы с относительно схожими источниками формирования, обликом и психологией. Различным может быть только удельный вес этих групп.

Другое дело, если в обществе процесс переструктурирования затягивается, а маргинальность становится чрезмерно массовым и долговременным социальным явлением. В этом случае маргиналы приобретают черты социальной устойчивости, «зависают» на изломах социальных структур. Это происходит, как правило, в результате сознательно проводимой властью политики искусственной маргинализации, то есть перевода в периферийное, дискриминационное или ограничительное положение сотен тысяч и даже миллионов людей. Например, еще в дореволюционном обществе проводилась осознанная политика маргинализации в отношении политических противников режима (революционеров), а также тех, кто подвергался дискриминациям и ограничениям по национальным или религиозным признакам. Однако в послереволюционном обществе искусственная маргинализация коснулась целых категорий и групп населения. Шло разделение общества на противников и сторонников режима. Возникали и искусственно поддерживались режимом такие группы, которые ранее не существовали. Так, спецпереселенцы не имели аналогов в дореволюционном обществе, а просуществовали в сталинском с 1930 по 1955 гг., то есть четверть века. Никогда ранее не было такой труппы, как тылоополченцы – дети «лишенцев», достигшие призывного возраста и призываемые не в регулярные части Красной Армии, а в тыловое ополчение – аналог будущего стройбата. Группа существовала с 1930 по 1937 год. Таким образом, искусственная маргинализация приобрела в сталинском обществе колоссальные, катастрофические размеры и стала органическим сопутствующим элементом репрессий и одним из способов решения политических и даже экономических проблем (создание системы принудительного труда).

К сожалению, тема «Маргинальность и маргинальные группы» применительно к российской истории ХХ века недостаточно разработана.

Следует прежде всего выделить работы социологов, в которых рассматриваются проблемы теории и отчасти истории маргиналов первой половины ХХ века. Наиболее полно и квалифицированно теория вопроса вместе с экскурсами в нашу историю изложена в публикациях Е. Старикова. Ему принадлежит приоритет в постановке этой проблемы как исследовательской и важнейшей для понимания изменений в социальной структуре российского общества в нынешнем веке. Он же поставил вопрос о глубине и масштабах процессов рефеодализации послереволюционного общества. Так, Е. Стариковым сформулирована гипотеза о том, что при разрушении традиционного общества, если новые структуры не сумеют быстро сконсолидироваться, то обломки традиционного общества отструктурируются раньше, а вновь возникшая социальная система окажется на порядок ниже разрушенной, то есть более архаичной. И это касается всех элементов структуры. Он же первым среди отечественных обществоведов выдвинул гипотезу о воссоздании после революций 1917 года в России сословной модели общества, хотя и в новом, советском обличии.

В подобном же русле написаны работы М. Восленского, посвященные рассмотрению становления и развития номенклатуры как особого слоя. Восленский прямо утверждает, что номенклатура – продукт деклассированного общества и номенклатура сама по сути является маргинальной группой.

Ряд отечественных исследователей (Н. Иванова, В. Жир омская и др.), анализируя соцструктуру начала века и послереволюционных лет, также приходят к выводам о том, что при описании модели структурных изменений и сдвигов без учета процессов массовой маргинализации понять характер изменений социальной структуры невозможно.

И. Павловой поставлен вопрос о роли сталинских репрессий в социальном преобразовании советского общества. Исходя из масштабов и последствий государственных репрессий, которыми оказалась напрямую затронута треть дееспособного населения и с учетом того, что значительные группы общества обеспечивали деятельность карательной машины, исследователь делает вывод о насильственной криминализации и люмпенизации советского общества.

«Сегодня каждый может считать себя маргиналом» — ВСП.RU

Понятие «маргинал» (если кому-то угодно, «изгой», или, напротив, «космополит и свободный человек») перестаёт быть описанием для меньшинства. В современных условиях размывания границ практически любой человек может считать себя маргиналом, уверены социологи. Глобализация, массовая миграция и Интернет всех поставили на периферию. В результате прежние способы определения «своих» и «чужих» не работают. Что может сплотить современных людей и почему у россиян больше шансов, чем у европейцев, создать объединяющие общество механизмы, Ксения ДОКУКИНА выясняла у профессора национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» Светланы Баньковской.

Поводом к приезду Светланы Баньковской в Иркутск стали специализированные курсы Центра независимых социальных исследований и образования, в рамках которых эксперт выступала с трёхдневными лекциями на тему «Эффекты маргинализации в среде современного мегаполиса». Маргиналами социологи считают тип людей, которые постоянно находятся между границ разных культур и социальных порядков, а потому оказываются «чужими» в отношении всех них. Несмотря на то, что обыденные характеристики маргиналов зачастую изобилуют негативными терминами типа «люмпены» и «изгои», социологи расценивают этот тип людей как во многом более цивилизованный и восприимчивый к новому, нежели немобильные члены общества.

Баньковская занимается темой маргинальности давно, принимала участие в целом ряде исследовательских проектов на эту тему, написала много научных работ на разных языках, а потому на лекциях в Иркутске непринуждённо сыпала специальными терминами и отсылками к социологическим исследованиям, широко известным в узком кругу. Послушав эту беседу экспертов, я приготовилась, что интервью наше будет напоминать разговор глупого студента с преподавателем. «Ну что вы, – улыбаясь, поправила социолог, услышав об ожиданиях. – Скажем так: разговор начинающего студента». 

Свой среди чужих 

– Скажите, а почему тема маргинальности, которая в общем-то изучается довольно давно,  сейчас считается такой актуальной?

– Наверное, потому, что практически каждый теперь может считать себя маргиналом. Ведь основная характеристика маргинальности – это состояние, в котором человек является носителем конфликта разных культур, традиций, «здравых смыслов». Сейчас, благодаря известной всем глобализации и развитию Интернета, пространство и взаимодействие в нём стало очень плотным. Все могут сталкиваться со всеми. Нет уже человека, который всю жизнь прожил бы на одном месте, занимался одним делом. 

– Ну, в России, наверное, таких людей ещё достаточно много.

На протяжении трёх дней Светлана Баньковская читала в Иркутске лекции о маргиналах

– Значит, в этом отношении мы пока в меньшей степени маргинальны. Однако фактически постоянное столкновение с чужим и непривычным – это повседневная жизнь любого человека. Ежедневно мы видим, как кто-то делает одни и те же вещи не так, как мы. Ест, например, палочками, а не вилкой или вообще руками. Более того, люди даже ищут этого контакта с иным – как способ лучше узнать своё. Такая интенсификация взаимодействий разных культур превращает всех людей в чужаков. Это раньше мы могли говорить: «американское общество», или «российское», или «французское».  Сейчас эти понятия стали относительными. 

–  Если функцией маргиналов была помощь человеку и обществу в самоидентификации по принципу «свой – чужой», как тогда в нынешних условиях,  когда вокруг все чужаки, происходит процесс самоопределения?  Сложнее ли он стал, например, для российского общества или граждан Российской Федерации? 

– Если вы хотите представить себе гражданское общество в Российской Федерации – это не так элементарно, как кажется, во всяком случае на постсоветском пространстве.

Потому что одно дело – самоидентификация, другое –  легальная идентификация, то есть юридическая возможность считаться гражданином, и третье – это социальная практика гражданства. Вот что на практике значит для меня  «быть гражданином России»? Это просто ярлычок или это связано с каким-то типом поведения в моей жизни? 

Если подходить к вопросу чисто юридически, на самом деле такая идентификация подразумевает только три вида практики: гражданин имеет право избирать, быть избранным и должен служить в Вооружённых силах. Ничем другим гражданин от негражданина практически не отличается. 

Однако если вы думаете, что выбирают власть в нашей стране только граждане РФ, вы ошибаетесь.  Выбирают у нас те, кто постоянно прописан или зарегистрирован. Но ведь одна прописка не делает вас гражданином – так было только в советское время! 

А российское гражданство основывается на принципе экстерриториальности, то есть одного постоянного присутствия на территории страны недостаточно для того, чтобы стать её гражданином, – необходимо по меньшей мере желание самого человека принимать участие в политической жизни этой страны, за которым следует процедура натурализации.  Тем не менее всем этим людям присылают приглашения на выборы. Тогда возникает вопрос: если власть у нас выбирается неизвестно кем, что это за власть? 

А что, если резидент не хочет связываться с российской политической действительностью и нести ответственность за тех, кого здесь выбрали? Ему  нравится здесь зарабатывать деньги, но гражданин он, например, Израиля, или Америки, или Германии – там его устраивает политическая система. Однако здесь его об этом  не спрашивают. А если на практике между гражданином и негражданином никакой разницы нет, то сам институт гражданства оказывается маргинализированным.

Рождённые в СССР 

Весь советский опыт «перемешивания» населения был опытом маргинализации

–  А можно на примере современной российской действительности выделить какие-то типы маргиналов, которые сейчас существуют? 

– Ну, их можно было выделить уже на примере советской действительности. Весь советский опыт «перемешивания» населения был опытом маргинализации. Взять великие стройки, образовательную миграцию в научные центры страны или репрессии, когда целые народы снимали со своей территории и перемещали в другое место, – это была практика создания маргиналов. И, по сути, термины, которые были в ходу в то время,  вроде «простой советский человек» или «новая социальная общность – советский народ», не нёсшие в себе какой-то этнической, культурной или языковой определённости, как раз и обозначали маргинала. 

Обычно маргинал – это человек гибкий и чуждый сильной привязанности, знающий, что правила группы, в которой он родился и вырос, не являются единственно верными и возможными хотя бы потому, что он уже знаком с иными. Этот человек более других предрасположен к изменениям. С другой стороны, есть, например, тип маргинала, называемый изгнанником. Изгнанник – это человек, который вынужден находиться в чужой среде и принимать чужую культуру. Такой тип людей культивирует свою маргинальность, превращает её в знамя, всячески противясь ассимиляции. Он заинтересован в том, чтобы всегда отличаться. 

Сейчас в российском обществе есть отголоски прежнего, советского мировоззрения, есть и новые настроения. К новому, в частности, относится настороженный взгляд на рабочую силу из ближнего зарубежья.

В чём сила, брат? 

– Как я понимаю, в условиях прогрессирующей раздробленности социологов больше всего интересует вопрос создания солидарности в обществе?

–  Говоря абстрактно, конечно, да. Современное общество, как об этом пишут большинство социологических теоретиков, перестало делиться на «контейнеры» с чёткими границами, где содержится население с определёнными характеристиками. Оно всё больше становится текучим обществом. 

Понятно, что маргиналы – основные агенты этого «флюидного» общества. И встаёт вопрос: какая возможна между ними солидарность, кроме ситуативной? Чем их скреплять? Язык, культура, экономика уже не подходят, ведь каждый использует эти элементы по-своему, а главное – в течение своей жизни может менять их: вы можете сменить профессию, гражданство, даже пол. 

Классики социологии считали, что есть две безличные силы, способные скреплять солидарность, – это деньги и власть. Они не нуждаются ни в переводе, ни в понимании. Две самые общечеловеческие ценности. 

– Европа раньше России столкнулась с этими проблемами и пыталась объединить общество с помощью идеи мультикультурализма. Однако на деле это привело к обострению проблем солидарности в обществе. 

– Да, европейцы получили ровно обратный эффект. И сейчас мультикультурализм стали противопоставлять культурному плюрализму. Между ними есть огромная разница. Первое понятие, как политика, культивирует и защищает прежде всего право на отличия  – при том, что есть некий объединяющий момент. Второе, напротив, обязывает во главу угла ставить единство, которому, особенно в критических ситуациях, отдаётся предпочтение перед различиями. То есть в культурном плюрализме то, что нас объединяет, более значимо, чем то, что разъединяет. А в мультикультурализме наоборот: людей могут объединять, как немцев и турок, одна страна и участие в одном экономическом процессе, но их различия важнее. Европа сейчас пожинает плоды этой политики. 

Россия может пойти другим путём. Об этом говорил во время своей лекции, с которой он  приехал в Москву, Зигмунт Бауман (один из крупнейших мировых политических философов и социологов, выступал в Москве с лекцией 21 апреля этого года. – «Конкурент»). Он считает, что у России, в отличие от Европы, есть больше предпосылок к развитию культурного плюрализма. В Европе этому препятствует их исконный индивидуализм. В то время как традиционная российская соборность, коллективность и культивировавшаяся в течение 70  лет ценность коллективизма сейчас, в условиях маргинализации общества, позволяют нам правильно переставить акценты. 

«Наука – не идеология»

–  А вы маргинал? 

– Думаю, да. Как и все. Вся штука в степени этой маргинальности.

– А вам случалось ощущать себя объектом собственного исследования? К тому же вы в своё время перебрались из Латвии в Россию. 

– Ну, когда я перебиралась, мы ещё жили «без Россий, без Латвий, единым человечьим общежитьем». Но,  думаю, любому учёному, как, в принципе, любому человеку, свойственно рефлексировать. Конечно, я думала на эту тему. В первую очередь, с точки зрения того, что не могу быть «абсолютно объективна». Мои исследования – это только взгляд на проблему под определённым углом. Вообще, если исследователь не задумывался об этих вещах, считайте, что он ещё не настоящий учёный, а только любитель. 

– А как вообще получилось, что вы уехали из Риги в Москву? 

–  Можно сказать, по семейным обстоятельствам. Мой муж (Александр Филиппов, сейчас руководитель Центра фундаментальной социологии Института гуманитарных историко-теоретических исследований Высшей школы экономики. – «Конкурент») жил в Москве, и вопрос о том, где нам жить, решался по системе «единственно возможных ходов». Я была на распутье, потому что получила в тот момент грант, чтобы поехать  в Штаты, одновременно была возможность уехать в Англию, а с третьей стороны, наступил 1991 год, когда, как вы понимаете, всё расслаивалось и нужно было принимать судьбоносные для себя решения. В общем, муж мог бы остаться в Латвии, если бы не специфические постсо-ветские условия: чтобы всерьёз заниматься социальной наукой, а тем более преподавать, нужно было говорить на государственном языке, которого он не знал. А я как человек, говорящий по-русски, могла найти работу в Москве. 

– Не жалеете, что выбрали Россию?

– Вообще говоря, я, как и большинство коренных жителей Прибалтики, никуда перемещаться не собиралась. Вы можете отследить миграцию в Россию из других бывших республик Советского Союза, но потоков из Прибалтики вы не увидите, несмотря ни на что. Однако ваш вопрос поставлен, я бы сказала, с таким «советским» акцентом, как будто речь идёт об окончательном и бесповоротном выборе. Для маргинала, как вы понимаете, теперь такого выбора не существует. «Сожалений горьких нет»: если речь идёт о повседневной жизни, то я очень часто пересекаю российско-латвийскую границу и провожу достаточно времени в Латвии хотя бы для того, чтобы не забыть язык. Если же имеется в виду профессиональная научная среда, то мне, как социологу, жалеть не приходится. 

– Сейчас вы с мужем занимаетесь, по сути, одним делом в одном университете. А в стенах дома споров по социологии не случается?

– Случается, конечно. Ну а куда деваться? Можно сказать, у нас с ним постоянно длится производственное совещание – хоть дома, хоть на работе. 

– Кто-то кого-то переубеждал? 

– Видите ли, мы идём другими путями. Если есть что-то, что знает один из нас и считает, что это может пригодиться другому, то достаточно простого совета: посмотри сюда. Этим мы регулярно занимаемся – такой взаимной ориентацией и навигацией в научном пространстве. Наука – это ведь не идеология, чтобы обращать других в свою веру. Наука, как сейчас модно говорить, – это дискурс. Поэтому решать, как распорядиться приобретённым знанием, мыслящий человек способен и сам.

Светлана Петровна Баньковская родилась в Риге 22 июля 1960 года. В 1982 году окончила Латвийский государственный университет по специальности «философия». Проработав три года в Латвийской академии наук, поступила в аспирантуру в Институт социологических исследований АН СССР. В 1988-м получила степень кандидата философских наук. Затем работала в Институте философии и социологии Латвийской АН, где руководила как исследовательскими проектами, так и учебной работой. В 1992-м получила степень доктора социологии в Латвийской академии наук. Вышла замуж, переехала жить и работать в Москву. Сейчас является ведущим научным сотрудником Центра фундаментальной социологии ВШЭ, профессором на факультете социологии ВШЭ, где ведёт несколько собственных курсов.  Профессиональные интересы: история социологии, теоретическая социология, этнометодология, социальная философия,  мобильность, городская среда, урбанизм, маргинальность. 

Аналитика

Как считает доцент кафедры экономической теории и социально-гуманитарных дисциплин Самарского института — Высшей школы приватизации и предпринимательства, кандидат психологических наук Ольга Корнилова, молодежное протестное поведение свидетельствует не только о неверной молодежной и национальной политике, учитывая, что основная масса протестующих — мигранты, но и о том, что власть не в состоянии реагировать на вызовы общества, что рано или поздно всегда выливается в некие протесты.

Специалисты говорят, что Россия должна извлечь серьезный урок из беспорядков в Европе. Во многом он состоит в том, что у нас сейчас идут процессы, которые происходили там в 70-80 годы прошлого века и в итоге через несколько десятилетий привели к непреодолимым культурным противоречиям. Тогда в Европе, как и сейчас в России проживало большое количество мигрантов первого поколения, но через определенное время они стали частью общества, а власти не смогли вовремя выявить и предотвратить причины их перехода в маргинальные слои.

Ольга Корнилова утверждает, что современный этап развития российского общества довольно сложен и противоречив, в первую очередь, из-за непростой адаптации социальных субъектов, в которые включены как отдельные личности, так и различные группы. По мнению психолога, сегодня полным ходом идет маргинализация нашего общества, признаком которой является распад социальных связей, размывание базовых норм и структур самого социального целого. «Это в свою очередь способствует возникновению своеобразного типа кризисной личности, так называемого маргинального человека, потерявшего свое место, положение, статус под влиянием внешних обстоятельств, подверженный экстремистским настроениям», — говорит эксперт.

Специалисты выделяют несколько основных черт состояния маргинальности. Среди них рассогласования ценностных и нормативных систем в сознании человека, трансформации в обществе, потеря людьми социальных позиций, утрата чувства принадлежности к определенной социальной группе, наличие внутриличностного конфликта, а также субъективное переживание ощущения одиночества и неспособность адаптироваться к сложившимся социально-экономическим условиям.

Внутренний конфликт у личности зачастую становится источником установок по отношению к социальному окружению, отличающихся ощущением одиночества, тревожностью и отчуждением. При этом у такой личности, которая переживает состояние маргинальности, могут быть различные направления развития — негативная и позитивная. Первая характеризуется процессами дезинтеграции как в нормативной, так и в ценностной системе общества и выражается в различных формах отчуждения вплоть до экстремизма. Позитивная же приводит к формированию новых структур в обществе и появлению нововведений различных его областях.

Чтобы выявить причины появления признаков маргинализации у молодежи, специалисты института провели исследование, в котором участвовало 680 человек из числа студентов, обучающихся в Самаре, как из числа постоянно проживающих в городе, так и других регионах России и выходцев из стран ближнего зарубежья.

Основной задачей первого этапа экспериментального исследования явилось выделение групп студентов с различным уровнем социально-психологической адаптации, — рассказывает Ольга Корнилова.

В рамках первого этапа исследования было установлено, что на момент начала обучения нет статистических различий между основными показателями состояния маргинальности у студентов — самарцев и иногородних. «Следовательно, последние еще не осознают, что их собственная жизнь охвачена конфликтом ценностей, норм, моделей поведения», — говорит психолог. Однако уже во втором полугодии первого курса обучения результаты исследования показателей социально-психологической адаптации, а это основной показатель состояния маргинальности, свидетельствуют, что средне- и высокоадаптированных студентов значительно больше среди самарцев, студентов с низким уровнем адаптации — среди иногородних студентов.

Анализ результатов исследования ценностей, по которым выявлено наибольшее рассогласование между значимостью и доступностью, обнаружил наиболее выраженное рассогласование у студентов по параметру «Материально-обеспеченная жизнь». Данная ценность для иногородних студентов является наиболее актуальной. Для этой категории студентов также характерна потребность в интересной работе и ощущение ее недостижимости, кроме того им присуща неудовлетворенность, выраженная в недостатке друзей, отрыве от близких и родных. По ценности «Активная деятельностная жизнь» у иногородних студентов наблюдается внутренний вакуум, что можно объяснить потерей прежних социальных позиций и отсутствием ориентиров проявления своей активности.

Также специалисты установили различия между самарскими и иногородними студентами через полгода обучения, через полтора и через два с половиной года. У самарских студентов выше, чем у приезжих студентов, показатели адаптации и эмоционального комфорта. «У студентов, постоянно проживающих в Самаре, ниже, чем у иногородних студентов, показатели эмоционального дискомфорта, дезадаптации, эскапизма и одиночества», — продолжает психолог.

Спустя полгода с начала обучения в вузах у иногородних студентов отмечается общая негативная тенденция в динамике показателей всех составляющих состояния маргинальности, что можно объяснить отрывом от семьи, отсутствием постоянной эмоциональной поддержки близких и друзей, утратой чувства принадлежности к определенной социальной группе. Однако через два с половиной года обучения у большинства иногородних студентов была заметна тенденция к социально-психологической адаптации и позитивным изменениям в основных характеристиках состояния маргинальности. Позитивным изменениям, как считают специалисты, способствовало обучение в образовательном учреждении и социальная среда, позволившая студенту восполнить утрату чувства принадлежности к местному сообществу. При этом у 272 человек все же имелись трудности в социально-психологической адаптации, а состояние маргинальности оставалось стабильным.

Психологи выявили основные черты личности, которые были присущи этой группе учащихся, удерживающихся на стабильно маргинальных социальных позициях.

— преобладание низких и средних показателей самоуважения и самопринятия;

— чувство неполноценности, ощущение беспомощности и невозможности достичь поставленных целей;

— преобладание средних и низких показателей приверженности ценностям;

— преобладание низких и средних показателей импульсивности;

— неспособность к целостному восприятию мира;

— отсутствие способности устанавливать глубокие и тесные связи с окружающими, необщительность;

— преобладание средних и низких показателей в стремлении к познанию;

— слабый и средний творческий потенциал;

— высокий уровень субъективного ощущения одиночества.

Таким образом специалисты выделили основные факторы опасной для общества маргинализации молодежи и выявили основные признаки, по которым психологи могут выявлять личностей, склонных к стремлению в негативную сторону адаптации к новым условиям жизни. Эти признаки, как считают психологи, помогут определить категорию людей, на адаптацию которых специалистам стоит обратить внимание и задействовать различные механизмы мотивации. Возможно, подобная практика поможет предотвратить проявление экстремистских настроений у плохо адаптирующихся личностей и избежать последствий, с которыми сегодня столкнулись западноевропейские страны.

Социальная мобильность и маргиналы

Относительная устойчивость социальной структуры общества не означает, что в ней не происходят какие-либо движения, изменения и перемещения. Уходят одни поколения людей, а их места (статусы) занимают другие; появляются новые виды деятельности, новые профессии, новые социальные статусы; индивид на протяжении своей жизни неоднократно может (вынужден) менять свое социальное положение и т. д.

Перемещения людей из одних социальных групп, классов, слоев в другие называются социальной мобильностью. Термин «социальная мобильность» введен в социологию П. А. Сорокиным, который рассматривал социальную мобильность как любое изменение социального положения. В современной социологии теория социальной мобильности широко применяется для исследования социальной структуры общества.

Различают следующие виды социальной мобильности:

• вертикальная восходящая и нисходящая мобильность. Например, индивид занимает более высокую должность, значительно улучшает свое материальное положение, побеждает на выборах или наоборот, теряет престижную работу, его фирма банкротится и проч.;
• горизонтальная мобильность — перемещение индивида или группы в пределах одного социального слоя;
• индивидуальная мобильность — отдельный индивид перемещается в социальном пространстве в том или ином направлении;
• групповая мобильность — целые социальные группы, социальные слои и классы меняют свое социальное положение в социальной структуре. Например, бывшие крестьяне переходят в категорию наемных рабочих; шахтеры ликвидированных из-за нерентабельности шахт становятся работниками других сфер.

Перемещения больших социальных групп особенно интенсивно происходят в периоды структурной перестройки экономики, острых социально-экономических кризисов, больших социально-политических потрясений (революция, гражданская война и др.). Например, революционные события 1917 г. в России привели к свержению старого правящего класса и формированию новой правящей элиты, новых социальных слоев. В настоящее время в России также происходят серьезные политические и экономические изменения. Меняются социально-экономические отношения, идеологические ориентиры, политические приоритеты, появляются новые социальные классы и социальные слои.

Смена социальных позиций (статусов) требует от индивида (группы) немалых усилий. Новый статус, новая роль, новая социокультурная среда диктуют свои условия, свои правила игры. Адаптация к новым условиям нередко сопряжена с радикальной перестройкой жизненных ориентации. Кроме того, и сама новая социальная среда имеет своего рода фильтры, осуществляя отбор «своих» и отторжение «чужих». Бывает так, что человек, потеряв свою социокультурную среду, не может адаптироваться в новой. Тогда он как бы «застревает» между двумя социальными слоями, между двумя культурами. Например, разбогатевший бывший мелкий предприниматель пытается попасть в более высокие слои общества. Он как бы выходит из своей старой среды, но и для новой среды он чужой — «мешанин во дворянстве». Другой пример: бывший научный работник, вынужденный зарабатывать на жизнь извозом или мелким предпринимательством, тяготится своим положением; для него новая среда — чужая. Нередко он становиться объектом насмешек и унижения со стороны менее образованных, но более приспособленных к условиям своей среды «коллег по цеху».

Маргинальность (франц marginal — крайний) — понятие социально-психологическое. Это не только определенное промежуточное положение индивида в социальной структуре, но и его собственное самовосприятие, самоощущение. Если бомж чувствует себя комфортно в своей социальной среде, то он не является маргиналом. Маргинал — это тот, кто считает, что его нынешнее положение является временным или случайным. Особенно тяжело переживают свою маргинальность люди, вынужденные сменить вид деятельности, профессию, социокультурную среду, место жительства и др. (например, беженцы).

Необходимо различать маргинальность как составную часть естественной социальной мобильности и вынужденную маргинальность, возникшую в кризисном обществе, которая становится трагедией для больших социальных групп. «Естественная» маргинальность не имеет массового и долговременного характера и не представляет угрозы для стабильного развития общества. «Вынужденная» массовая маргинальность, принимающая затяжной долговременный характер, свидетельствует о кризисном состоянии общества.

Маргинализация и роль гражданского общества, Sociology Guide

На главную >> Гражданское общество >> Маргинализация и роль гражданского общества

Маргинализация определяется как сложный процесс отнесения определенных групп людей к нижнему или внешнему краю общества. Это эффективно выталкивает эти группы людей на обочину общества в экономическом, политическом, культурном и социальном плане, следуя политике исключения. Он лишает часть общества равного доступа к производственным ресурсам и средствам реализации своего производительного человеческого потенциала и возможностей для полного использования их производственных мощностей.

Это подталкивает общину к бедности, нищете, низкой заработной плате, дискриминации и отсутствию средств к существованию. Их восходящая социальная мобильность ограничена. С политической точки зрения этот процесс низложения лишает людей равного доступа к формальной структуре власти и участия в процессах принятия решений, что ведет к их подчинению и зависимости от экономически и политически доминирующих групп общества.

В результате экономической, политической и культурной депривации значительная часть населения оказалась социально невежественной, неграмотной, необразованной и зависимой.Лишенные предметов первой необходимости, они вынуждены жить на обочине общества.

В развивающихся странах, таких как Индия, гражданское общество играет очень важную роль в социальном развитии маргинализированных слоев населения. Маргинализованное сообщество смотрит на гражданское общество с ожиданием, поскольку инициативы государства в области развития не смогли проникнуть в нижние слои общества. В современном сценарии развития концепция расширения прав и возможностей маргинализированных слоев населения получила особое внимание, а инициативы гражданского общества получили поддержку. уделено особое внимание.Поскольку роль гражданского общества приобрела роль в социальном развитии, оно развило отношения с маргинализованным сообществом.

Маргинализация: значение, объяснение с примерами

Маргинализация — это обращение с человеком, группой или концепцией как с незначительным или второстепенным. Книги по истории полны различных цитат о дискриминации маргинализированных групп, включая зарегистрированные племена, зарегистрированную касту, инвалидов и женщин, где им явно отказывали в гигиенической воде, питательной пище и безопасном месте для сна.

Маргинальные группы сегодня сталкиваются с трудностями в получении доступа к хорошему образованию, респектабельному рабочему месту, выражению мнения, не являются экономически стабильными и зависят от других в своем выживании и часто просто становятся банками голосов для политических партий. Маргинализация угрожает не только экономическому и физическому благополучию, но и психическому здоровью маргинализированных лиц, поскольку в обществе над ними постоянно доминируют. Маргинальные группы часто начинают верить в ложь общества и принимать ложь, которая называет их недостойными и незначительными, и теряют уверенность и веру в себя.

Основное право Индии включает право на равенство, упомянутое в статьях 14,15,16,17 и 18 индийской конституции, в которой говорится о равенстве перед законом, запрещении дискриминации по признаку религии, расы, касты, пола или места рождения. , и равенство возможностей в вопросах занятости, отмена неприкасаемости и отмена титулов. Правительство постоянно предпринимает различные шаги и принимает законы для защиты маргинализированных слоев населения, однако не только правительство пытается продвинуть вперед маргинализованных, даже усилия НПО могут потерпеть неудачу, если общество в целом не изменит свою точку зрения. относительно того, как они обращаются с людьми.Часто говорят, что то, как человек относится к другим, является их репрезентацией, а не человеком, с которым они обращаются, дискриминация других выдвигает ортодоксальный и необразованный образ мышления общества.

Социологическая группа теперь в Instagram. Следуйте за нами

Определение маргинализации от Merriam-Webster

маржин | \ ˈMärj-nə-ˌlīz , ˈMär-jə-nᵊl-īz \

маргинализированные; маргинализация

переходный глагол

: низвести (см. Смысл 2) на неважное или бессильное положение в обществе или группе. Мы протестуем против политики маргинализации женщин.

Бессознательные защиты и дисциплинарные интересы в JSTOR

Abstract

Американская социология как область имеет тенденцию маргинализировать психоаналитические точки зрения, несмотря на то, что ученые Кавалиетто и Сильвер показали, что этого не было в период интеллектуального расцвета Талкотта Парсона в 1940-х годах.Однако с 1970-х годов конструкционисты подчеркивали консервативную, а не освободительную сторону фрейдистской традиции, и символический интеракционизм занял место психоанализа как узаконенной основы для понимания индивидов. Маргинализация произошла по крайней мере по трем причинам: (1) наследие позитивизма создало склонность к эмпирически наблюдаемым, а не относительно неизмеримым концепциям, таким как фрейдистское бессознательное; (2) психоанализ использует внутренние данные, тогда как социологи смотрят вовне, а не внутрь; (3) поскольку психоанализ фокусируется на индивидуумах, а социология — на группах, утверждается, что эти два понятия несоизмеримы.Тем не менее, даже перед лицом маргинализации, некоторые ученые сочетали психоаналитические и социологические точки зрения бесчисленным множеством способов, представляя многомерных, а не рационалистических индивидуумов в социальных и культурных условиях; исследование динамики взаимодействия, одновременно психической и социальной; и, как в работе Уилфреда Биона, изучение психоаналитических механизмов самих групп. Я утверждаю, что продолжающаяся маргинализация психоанализа лишает дисциплину новаторского инструмента анализа, особенно заметного в тех случаях, когда эмоциональные и психологические аспекты социальной жизни очевидны.

Информация журнала

Социологический форум, официальный журнал Восточной социологической Society — это рецензируемый журнал, в котором особое внимание уделяется инновационным статьям, разрабатывающим темы или области по-новому. Поддерживая центральные интересы социологии в социальной организации и изменениях, журнал также публикует интегративные статьи, связывающие разделы социологии или относящиеся к социологическим исследования в других дисциплинах, что позволяет уделять больше внимания сложным вопросам.Основываясь на силе специализации, делая упор на интеллектуальную конвергенцию, эта публикация предлагает особые возможности для использования техник и концепции одной дисциплины для создания новых границ для других.

Информация для издателя

Wiley — глобальный поставщик решений для рабочих процессов с поддержкой контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование. Наши основные направления деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни.Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять их потребности и реализовывать их чаяния. Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир. Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS.Благодаря растущему предложению открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа. Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.

примеров маргинализации женщин и девочек

Наслаждайтесь новым обзором примеров, в которых мужчины = люди, а женщины = женщины.Тенденция относить женщин к особым типам людей, наряду с мужчинами, которые становятся обычными людьми, является конкретным примером более общего явления, в котором одни люди, но не другие, отмечены как особый тип. Мы видим это с расой, как правило, в случаях, когда есть «люди» и «черные люди», «семьи» и «этнические семьи», или когда оттенок кожи белых людей заменяется самим понятием «оттенок кожи». . И мы рассмотрели множество примеров в отношении пола; см. наши сообщения об экспонатах Body Worlds, аватарах, оборудовании для фитнеса, линейках и этой коллекции многих дополнительных примеров.Вот новый набор экземпляров, представленных нашими Читателями:

Мишель П. сделала это фото двух карточных игр в Салеме, Массачусетс, в сувенирном магазине The House of the Seven Gables:

Дженнифер обнаружила, что в ее местном зоопарке продаются «бинокли» и «бинокли для девочек»:

Froodian отправил на продажу комплект ремней для гитары. Есть «ремни для гитары», «ремни для гитары бога», «ремни для детской гитары» и «ремни для гитары для девочек» розового, пурпурного и голубого цветов:

Сара Дж.отметил, что на веб-сайте www.healthcare.gov есть разделы (внизу) для «здоровых людей», «лиц с заболеваниями» и «женщин»:

Наконец, Ли отправил странную попытку Technorati привлечь внимание женщин. На их основном сайте есть выделенная желтым цветом вкладка с надписью «женщины», если вы женщина. И если вы это сделаете, вы получите девчачий контент плюс красивые цветы!

Основной сайт:

Женский сайт:

Лиза Уэйд, доктор философии, доцент Тулейнского университета.Она является автором American Hookup , книги о сексуальной культуре колледжей; учебник по гендерным вопросам; и готовящийся к публикации вводный текст: Ужасно великолепная социология . Вы можете следить за ней в Twitter и Instagram.

9.2: Постколониализм и маргинализация цветных женщин

Как и в случае со всеми теориями IR, среди постколониальных ученых есть внутренние дебаты, и в этом случае также значительное совпадение с феминизмом, особенно феминизмом «третьей волны», который стал заметным в 1990-х годах. .Белл Хукс (2000) заметил, что так называемая «вторая волна» феминизма середины и конца двадцатого века возникла из женщин, занимавших привилегированное положение, и не представляла афроамериканских женщин, таких как она сама, которые остаются на обочине. общество, политика и экономика. Она призвала к альтернативному, критическому и отличительному феминистскому активизму и политике.

Например, испытывает ли чернокожая женщина из бедного района на южной стороне Чикаго сексизм так же, как и белая женщина из более богатого пригорода? Женщины с одинаковой этнической принадлежностью могут испытывать сексизм по-разному из-за своего сословия.То же самое может быть верно для цветных женщин и белых женщин из одного и того же социального класса. Цветные женщины и белые женщины в Соединенных Штатах испытывают «гетеропатриархат» — социальный порядок, отмеченный гетеросексуальным доминированием белых мужчин, — по-разному, даже если они происходят из одного и того же социального класса. Иллюстрацию того, как это работает, можно найти в видео «Лимонад» Бейонсе, в котором не только показано, как сексизм фильтруется через этот патриархальный порядок, но также исследуется, как раса, пол, класс и сексуальность тесно переплетаются в истории чернокожих женщин. .

Тот факт, что некоторые чернокожие женщины могут иметь больше привилегий по сравнению с классом, не может отрицательно сказаться на их опыте расизма. По этой причине (и другим) феминистские исследователи постколониального периода (см. Chowdhry and Nair 2002) призывают уделять больше внимания пересечениям расы и / или этнической принадлежности, национальности, класса и пола . Поступая таким образом, они обращаются к тому, как различные аспекты личности, такие как раса, пол, класс, сексуальность и т. Д., Пересекаются, создавая множественные и отличные формы угнетения, так что ни один аспект не может иметь преимущества перед другим в понимании угнетения.Вместо этого необходимо понимать, что все различные идентичности пересекаются, порождая опыт угнетения. Идея «интерсекциональности» занимает центральное место в феминистских подходах третьей волны.

Постколониальные феминистки разделяют желание выйти за рамки простого анализа воздействия патриархата, гендерного неравенства и сексуальной эксплуатации. Вместо этого они подчеркивают необходимость борьбы не только с патриархатом (широко понимаемым как власть мужчин над женщинами), но также с классизмом и расизмом, которые ставят белых женщин выше цветных.Они ставят под сомнение идею всеобщей солидарности в женских движениях, утверждая, что борьба против патриархата, а также социального неравенства должна быть связана с расовыми, этническими и сексуальными привилегиями. Например, в то время как западный феминизм часто изображал чадру как символ угнетения женщин, многие алжирские женщины приняли чадру, стоя рядом с мужчинами, протестуя против французского правления. Для них это был символ противостояния белому колониальному патриархату. Во многих других частях колонизированного мира женщины стояли плечом к плечу с мужчинами в националистических движениях, чтобы свергнуть колониальное правление, показывая, что женщины в различных культурных, социальных и политических контекстах испытывают угнетение по-разному.Постколониальные феминистки привержены интерсекциональному подходу, который раскрывает более глубокие последствия того, как и почему укоренилось системное насилие, проявляющееся в войнах, конфликтах, терроре, бедности, социальном неравенстве и т. Д. Таким образом, понимание власти требует внимания к этим пересечениям и тому, как они связаны с рассматриваемой проблемой.

Постколониальный феминизм утверждает, что цветные женщины подвергаются тройному угнетению из-за их (1) расы / этнической принадлежности, (2) классового статуса и (3) пола.Примером могут служить условия занятости многих женщин Глобального Юга, которые работают на фабриках, производящих текстиль, полупроводники, спортивные и потребительские товары для экспорта на Запад. На одной из таких фабрик в Таиланде, фабрике игрушек Kader, в результате пожара в 1993 году погибли 220 рабочих фабрики и были серьезно ранены более 500 женщин. Двери в здание во время пожара были заперты. Трагедия показала эксплуатацию и плачевные условия труда этих женщин, которых нанимали местные подрядчики американских компаний для изготовления игрушек и мягких игрушек для продажи на западных рынках.Несмотря на десятилетия таких злоупотреблений, в ведущих западных СМИ мало внимания уделялось условиям на этих фабриках или трагедии пожара. В одной статье отражено шокирующее пренебрежение к жизни этих женщин,

Эти руководители знают, что они получают прибыль от тяжелого труда молодых и обездоленных на Дальнем Востоке; они могут жить с этим — жить хорошо, по сути. Но они не хотят говорить о мертвых женщинах и девушках, сложенных на фабричном дворе, как мусор, их тела в конечном итоге будут увезены, как любой другой промышленный мусор (Herbert 1994).

В ходе другой трагедии рухнула Rana Plaza — швейная фабрика в Дакке, Бангладеш, в результате чего погибли 1135 рабочих-швейников, в основном женщины. Он пролил свет на работу мировой швейной промышленности. Популярные западные линии одежды извлекают выгоду из низкой заработной платы, эксплуатации и потогонных условий, производя свою одежду в странах с нестрогими строительными нормами и правилами и несуществующими (или несоответствующими) стандартами труда. Линии по производству одежды не требуют от предприятий ответственности за условия труда или безопасность.Ученые-постколониалисты утверждают, что условия глубокой эксплуатации и пренебрежение безопасностью этих рабочих показывают, что коричневым телам приписывается меньшая ценность по сравнению с белыми.

В то время как западные СМИ освещали эту промышленную аварию гораздо больше, и бренды, чья одежда производилась в Rana Plaza, действительно страдали от некоторой кратковременной плохой огласки, было мало постоянных усилий по исправлению ошибок в деятельности многонациональных фирм. . Стремление к максимально возможной рентабельности вынуждает развивающиеся страны вступать в «гонку ко дну», в которой они соревнуются за самую дешевую рабочую силу и производственные затраты, чтобы привлечь инвестиции от транснациональных корпораций.

Результат — низкая заработная плата, эксплуатация и низкие стандарты безопасности. Постколониальная наука объясняет неспособность изменить эти условия, показывая, как раса, класс и пол объединяются, чтобы скрыть тяжелое положение этих рабочих, а это означает, что надзиратели фабрики, такие как владельцы Rana Plaza и Kader, не несут ответственности до трагедии удары. Даже когда они привлекаются к ответственности, наказание не распространяется на западные корпорации, расположенные дальше по цепочке, которые передают на субподряд задачу по эксплуатации рабочих — и, в конечном итоге, к убийству некоторых из них в этих случаях.Почти невозможно представить, что трагедия подобного масштаба в западном государстве вызвала бы так мало действий против виновных или позволила бы условиям, которые заставили ее продолжаться, практически бесконтрольно.

Социальные движения — субкультуры и социология

Обзор

Фотография марта 1970 года за права женщин, сделанная Дайаной Дэвис / International Film Circuit

Социальные движения уже давно играют неотъемлемую роль в наших обществах, формируя группы людей, мобилизующихся против идеологий и институтов, чтобы отстаивать такие вещи, как гендерное равенство.Социальные движения, такие как движения за гражданские права, часто встречались с пренебрежением, потому что иногда они могут идти вразрез с основными идеалами своего времени. Люди, которые принимают участие в социальных движениях, часто маргинализированы или стремятся защитить маргинализованную группу. Возникающие на периферии общества, социальные движения имеют девиантный аспект, и их часто трудно отделить от субкультур. Эти движения могут способствовать созданию субкультур или часто возникают из субкультур, таких как движение «Рок против расизма», которое использовало панк-рок в борьбе с фашизмом.Поэтому обсуждение социальных движений невозможно без обсуждения субкультур и девиантности. Учет как субкультур, так и девиантности позволит более внимательно изучить совпадения между субкультурами и социальными движениями, а также выявить различия.

Субкультуры, девиации и социальные движения

Церемония открытия в Вудстоке

В Субкультуры: Основы, Росс Хэнфлер определяет субкультуры как «относительно разрозненные социальные сети, которые имеют общие идентичности, особые значения определенных идей, практик и объектов, а также чувство маргинализации или сопротивления воспринимаемым« традиционным ». «общество» (2014: 16).Субкультуры формируются, когда маргинализированные люди с общими интересами собираются вместе в поисках поддержки и своего места. У них нет формального руководства или бюрократической структуры, противоположной политическим партиям или даже системам образования, что означает, что они полагаются на разрозненные социальные сети, чтобы вовлечь других в свой образ жизни. Для того, чтобы идентифицировать себя с субкультурой, должна быть уникальная коллективная идентичность и значение для этой группы, состоящая из определенных ценностей или качеств, которые люди внутри субкультуры считают наиболее важными.Кроме того, субкультуры также создают культурный капитал за счет специализированной лексики, отличной музыки, стиля и поведения (Haenfler 2014: 18). Наличие культурного капитала укрепляет их идентичность в рамках соответствующих субкультур, в то же время отделяя их от основного общества.

Существуют две различные школы теории субкультур. В 1964 году Ричард Хоггарт создал Центр современных культурных исследований (CCCS), также известный как Бирмингемская школа (Agger 1992).Теоретики CCCS полагали, что субкультуры возникают из-за невозможности социальной мобильности и уменьшения размера рабочего класса. Кроме того, подход CCCS к их письменной теории допускает широкое определение культуры, включающее такие понятия, как национальность, этническая принадлежность и социальный класс (Agger 1992). С другой стороны, Чикагская школа подчеркивает социальный аспект теории девиантности, а не уделяет индивидуального внимания криминальной или психологической теории. Социолог, работающий с этой школой мысли, подошел к теории субкультуры скорее эмпирическим, чем теоретическим путем, а это означает, что социологи полагались на этнографические исследования.Социологи, проживающие в большом и разнообразном городском центре Чикаго, легко могли изучать тех, кто считал себя аутсайдерами, таких как банды, бездомные и молодежь (Gelder 2007: 27). Они воспринимали девиантность в обществе как симптом социальных проблем. Благодаря применению множества теорий для обсуждения субкультур становится очевидным, что основное общество называет субкультуру девиантной проблемой.

Социолог Ховард Беккер, изображение с его сайта

Ранее многие ученые определяли отклонение в его простейшей форме как «несоблюдение правил группы» (Becker 1963: 20).Однако Ховард Беккер, один из основных авторов социологии девиантности, добавляет к этому еще одно измерение. Он вводит идею теории маркировки , объясняя, что отклонение происходит, когда одна социальная группа маркирует другую как другую, заставляя их испытывать статус «аутсайдеров» (Becker 1963: 20).

Беккер закладывает основу для теории отклонений и навешивания ярлыков для социологов Патрисии А. Адлер и Питера Адлера, которые теоретизируют, что отклонение возникает, когда одна группа с большим социальным капиталом и влиянием имеет право обозначить меньшее как отклоняющееся (Adler and Adler 2009: 61 ).Беккер заключает, что девиантность — это социальная конструкция, созданная и закрепленная противодействием доксы и правил доминирующей группы (1963: 20; Bourdieu 1977). Адлер и Адлер расширяют это понятие теории навешивания ярлыков, чтобы объяснить, что доминирующие группы маркируют других как девиантных, чтобы нормализовать свои идеологии и поведение, тем самым узаконивая свою собственную власть (Adler and Adler 2009: 70).

Несбалансированность власти и маргинализация различных групп побудили теоретиков конфликта утверждать, что девиантные субкультуры возникают из конфликта как следствие фрустрации статуса и заблокированных возможностей.Например, молодежь из рабочего класса мобилизуется для создания субкультурной идентичности, такой как панки и скинхеды, где они принимают отклонения своего класса, даже если их избегают в основном обществе.

Анонимные протестующие, 2008 г.

Подобно субкультурам, социальных движения возникают, когда люди мобилизуются в рамках общей идеологии, сформированной в ответ на что-то в основной культуре. Однако социальные движения различаются, потому что их цель не в том, чтобы предоставить людям пространство для самовыражения, а в том, чтобы «привлечь внимание масс людей и оказать различное влияние на их соответствующие общества» (Kornblum 2012: 216).Для этого у социальных движений должен быть способ привлечь людей к их делу и присоединиться к ним. Таким образом, идентичность, принадлежность которой люди признают, необходима для их мобилизации, и ее можно создать в процессе создания обрамления . Социологи Франческа Поллета и Джеймс Джаспер определяют фрейминг как «пакет интерпретации, который активисты разрабатывают для мобилизации потенциальных сторонников и избирателей», позволяющий «прояснить« идентичности »соперников, отделяя« нас »от« них »», что частично совпадает с идеей . коллективная идентичность , обнаруженная в субкультурах (2001: 291).

Фрейминг может быть осуществлен через активистов, рассказывающих о том, что они делают в рамках социальных движений, чтобы ознакомить других с этим, что затем может помочь им завербовать их, поскольку они идентифицируют себя с причиной и не так далеки от нее. Фрейминг также может быть достигнут через то, как социальные движения решают определенные проблемы. Например, есть определенные движения, которые решают политические вопросы через фрейм несправедливости, «который включает не только идеологический, но и эмоциональный компонент праведного гнева и возмущения, которые могут быть мобилизованы для политических действий», что позволяет людям знать, что их личные является политическим, создавая вокруг него идентичность (Робертс и Мур 2009: 30).Как объясняет Росс Хенфлер, «фрейминг — это еще и намеренное использование языка, образов и эмоций для формирования интерпретации людьми событий — и, таким образом, формирования их интерпретации проблем, мотивации к действию и предложения вариантов действий» (2017).

В «Процессах согласования кадров, микромобилизации и участии в движении» Дэвид Сноу и др. далее перечислим ряд различных тактик кадрирования, которые включают мост между кадрами, усиление кадра, расширение кадра и преобразование кадра (1986). Соединение рамок — это «первичная форма согласования», когда организации общественных движений обращаются к сообществам, которые могут разделять те же чувства, но еще не мобилизовались (Snow et. Al 1986: 467). Усиление фрейма — это когда организации пытаются точно определить, какие ценности и убеждения могут иметь возможные составляющие, а затем усиливают их, чтобы они стали центральными в центральной идентичности организации социального движения (Snow et. Al 1986: 469). Расширение кадра похоже на усиление кадра в том, что организации пытаются расширить структуру коллективной идентичности, которая у них есть, чтобы охватить потенциальных приверженцев (Snow et.al 1986: 472). Наконец, преобразования кадра происходят, когда некоторые вещи необходимо переформатировать, потому что текущий кадр больше не совместим со временем (Snow et. Al 1986: 473).

Рок против расизма, март 1978 г.

Использование фреймов для привлечения людей к делу и создания коллективной идентичности напоминает субкультуры. Трансформация фреймов произошла в панк-мире на протяжении многих лет, и Дилан Кларк зашел так далеко, что заявил, что «панк должен был умереть, чтобы он мог жить» в своей статье «Смерть и жизнь панка, последняя субкультура» (2003). : 223).Существует пересечение между социальными движениями и субкультурами, поскольку они часто используют аналогичные способы мобилизации ресурсов и, как указывалось ранее, оба возникают в результате сопротивления мейнстриму. Некоторые ученые заходят так далеко, что классифицируют субкультуру панка как выразительное социальное движение, в то время как другие предпочитают смотреть на то, как субкультуры могут присоединяться к себе или создавать социальные движения. Образованные из конфликтов и культурного сопротивления, субкультуры часто превращаются в социальные движения или присоединяются к ним, потому что у них есть коллективная идентичность, сформированная их сопротивлением, которую они могут адаптироваться, чтобы вписаться в определенные движения.Например, приверженцы воздержания присоединяются к делу образовательного движения, основанного только на воздержании, созданного консервативными христианскими группами, веганские субкультуры могут присоединяться к экологическим движениям, а субкультуры рабочего класса могут присоединяться к движениям против экономического неравенства. Так же, как и субкультуры, активисты и протестующие в рамках социальных движений по своей природе отклоняются в своем сопротивлении социальным нормам, допускающим распространение определенных социальных проблем, даже если их отклонения менее тщательно исследуются, поскольку ученые считают социальные движения нормальной функцией общества (Линдблом и Якобсон 2014: 133).